Но как важно нам, потомкам победителей, сохранить эту память, потому на страницах издания «Воинская доблесть» мы из раза в раз публикуем интервью с теми, кто остановил коричневую чуму. У каждого своя уникальная история, заслуживающая особого внимания. И в этот раз главный редактор альманаха встретился с удивительным человеком, в душе которого переплетены и сила духа, и уникальное чувство юмора, и глубокая мудрость, и блестящая память. О страшных днях войны и о любви к Родине ― в рассказе ветерана Великой Отечественной войны Петра Николаевича Ульева. 

— Ой, какой же вы на фотографиях орел, просто красавец!

— За красоту-то меня и взяли в армию. Знаете во сколько? Ровно в 17 лет, день в день — 5 октября 1943 года.

— А почему в 17 лет? Так рано, не в день совершеннолетия?

— Вот интересный народ пошел молодой. Да война была! И учили меня, семнадцатилетнего, стрелять и убивать немцев. Как только призвали (родом-то я с Тамбовщины), то сразу же отправили в Пензенскую область. Привезли, всех распределили, один я остался. Вижу, какой-то военный, подошел к нему, спрашиваю: «Дядь, а меня куда?». Он говорит: «Ой, куда. Да иди в истребители танков». Ну, и пошел туда. В Пензенской области пробыл где-то месяц.

— Это был курс молодого бойца?

— Это что, так по-новому говорят? Тогда не было курса молодого бойца, тогда была война. Что было? Я вам расскажу. Утром подъем, занятия, ползаем по-пластунски, стреляем, а далее обед. Первым, вторым и третьим был для нас могар.

— Могар?

— Вижу, не знаете, что это такое. Это крупинка к крупинке, как манка. Только манка сладкая, а могар никакой, без вкуса. Варили его на воде. Вот пообедаем, а после идем в лес сосны валить. И так до отбоя. Поучили нас немного, посадили нас, мальчишек, в эшелоны и повезли на фронт. Пока нас везли, все женщины, которые собирались на станциях, плакали. А мы? Мы радовались, потому что нас, наконец, стали кормить — дали в дорогу сухой паек. Поезд следовал в сторону Витебска. Приехали. Высадились. Но тогда машин было мало, вот и посадили в транспорт пулеметчиков, минометчиков и все… А нам сказали, чтобы шли пешком – догоняли дивизию. Пока к обеду мы ее догнали, наши хлопцы все обратно поехали. Только вот как? Половина убитыми, половина ранеными. Пришли, нам определили место и сказали окапываться. Спрашивают: «Вон, видите там немца?». Я говорю: «Вижу». «Вот сиди и жди. Когда он появится, то стреляй в него, а он будет в тебя. Кто кого раньше убьет». Всего за войну ранили меня дважды. В госпитале меня подлечили, а после отправили опять на фронт.

— А в каких городах вы получили ранения?

— Слушайте, задайте вопрос полегче. Я же кем тогда был? Солдатом. Я не знал, где нахожусь, да и не положено было мне этого знать. Мне дали приказ: «Вот иди в ту сторону, вот твое ружье». Таким образом я и прошел 1-й Белорусский фронт, 1-й и 2-й Прибалтийские фронты. Воевал в основном в Литве.

— А как к вам относились литовцы?

— Вы знаете, не хочется мне неправду говорить. А правда такова: они хорошо относились. В основном лечили в госпиталях именно они, подкармливали, как могли. Кстати, в Литве-то мы и встретили Победу. А как все было: 8 мая в 14 часов 30 минут должны были идти в новое наступление. Стали к нему готовиться. Но ровно в 14 часов у немцев появились белые флаги. Мы-то и знать не знали, что это сигнал: «Сдаемся!». Ну что русский? Он же дурак. Показали им чуть свою шапку. Видим, что не стреляют. Потом приподняли каску. Тоже не стреляют. А потом встали во весь рост и пошли к немцам. Вот я вам правду скажу, я и раньше знал, что война народу не нужна. Там-то, на фронте, получил тому подтверждение: когда к немцам пришли, то начали брататься. Обнимаемся, пьем в рюмках шнапс, а после начался произвольный салют. Стреляли из чего только было можно! Все стреляли от радости, даже кого-то случайно ранили. Для нас война закончилась.

Следующим днем нас подняли утром. На улице стояла солнечная погода. Поляна была такая большущая-большущая, выходят немцы. Вы знаете, я тогда поразился дисциплине немецких войск. Они побежденные: командир дивизии выходит вперед, бросает свой пистолет, все остальные за ним бросают автоматы и винтовки. Выросла целая гора из оружия. 

— Что было после войны?

— Меня забрали на войну после 9-го класса, а когда война закончилась, то нужно было жить как-то. Вот сразу же после фронта и пошел со всеми остальными учиться в Тамбовское артиллерийское училище. Окончил его. Там же меня оставили. Сначала был командиром взвода, потом преподавателем физкультуры. Параллельно окончил 10-й класс вечерней школы. После этого поехал в Ленинград — в Военную транспортную академию. За пять лет учебы получил всего лишь одну четверку по электрооборудованию.

После окончания академии меня отправили на Дальний Восток. Там я отслужил восемь лет. За свою жизнь побывал на Курилах, на Камчатке, на Чукотке, служил и в Анапе.

— А в Серпухове вы как оказались?

— Ну, довольно интересная история была. Меня назначают начальником комиссии по приему выпускных экзаменов у курсантов. Это был город Хабаровск. Приезжаю туда, сидим за столом вот так, как сейчас с вами. Я своему начальнику говорю: «Владимир Федорович, разрешите мне завтра не приходить на экзамен, мне нужно жену в отпуск проводить». А тот меня спрашивает: «А почему в отпуск вы не едете вместе?». Рассказываю, что жена в институте работает преподавателем высшей математики, вот ее раньше и отпустили, а у меня еще отпуск не скоро. Тут-то в наш разговор вмешивается один полковник и говорит: «Слушайте, а нам в Серпухове нужны преподаватели». Спрашиваю: «А я?». «И вам найдем место». Так и переехали сюда. Мне вначале в Серпухове не понравилось, вот и написал письмо своему бывшему руководителю: «Василий Андреевич, заберите меня обратно». Но тот мне ответил: «Петр Николаевич, поживи. Обживешься и потом мне только спасибо скажешь». Сначала в Серпуховском высшем командно-инженерном училище меня назначили на должность заместителя научно-исследовательского и редакционно-издательского отдела. Десять лет отслужил, и меня через ступеньку перекинули на должность заместителя начальника училища. Отдубасил в этой должности до 1987 года. А вы знаете, сколько вообще я в армии отслужил?

— Нет.

— 46 лет, это не считая войны. Дослужился до полковника. Не хотел, но пришлось. Вот теперь, видите, хожу с палкой.

— Но ведь дожить до 91 года — это же замечательно!

— Да, это очень хорошо, но лучше 19 лет, чем 91.

Мы — мальчишки, а сдавались к нам в плен люди крепкие, сытые, сильные. Было до боли обидно за них, поскольку мы вечером с ними побратались. Про войну же я вам вот что хочу сказать: тех, кто остался на переднем крае, их сразу же не стало. Это была мясорубка. И для меня День Победы — это не праздник, да и не только для меня, для многих… Я всегда в этот день вспоминаю своих соратников, которым головы, руки и ноги поотрывало. Нам же просто как-то посчастливилось остаться в живых. Вот если бы мне в то время сказали, что я доживу до 91 года, то сказал бы: «Слушай, милый, ты откуда явился? Ты в своем уме?»

— Вообще вы не жалеете о прожитых годах? Если была бы предоставлена такая чудесная возможность, вы что-нибудь хотели поменять в своей жизни?

— Не хочу повторения войны. Нет ничего страшнее окопов, и когда немец смотрит тебе в глаза. А еще… я никогда не забуду похоронную роту, в которую определили служить, когда стал выздоравливать в госпитале. Я до сих пор не забуду этого: меня как будто до сих пор засыпают мертвыми товарищами. И таких историй слишком много. Это очень страшно.

— Вы помните, как война началась?

— А то! Конечно! Жили мы в глуши, радио у нас не было, да и электричества. О войне узнал в парикмахерской. Парикмахер меня стрижет и говорит про какую-то войну… А когда вышел я от него на улицу, то увидел своеобразие русского народа. Война! А люди идут с гармошками: и плачут, и песни поют. Кто провожает мужа, кто отца, сына, кто брата и деда. Обнимают, целуют своих родных и желают, чтобы они поскорее убили немцев. А потом, спустя какое-то время, кто-то вывесил плакат: «Родина-мать зовет». Да, матери всякие бывают. Я не знаю ваших матерей, вам лучше о них судить: есть хорошие, есть чуть похуже. Но они — матери, и они любят своих детей. И вот как мать ослушаться?!

— Петр Николаевич, так почему же мы победили в той страшной войне?

— Вот многие молодые задаются вопросом: «Как же так? Когда война началась, то у немцев вооружения полно, людей полно, а в итоге мы выиграли войну». Что нам помогло? Нам помогла любовь к Родине. Как-то раз на одном мероприятии сказали, что в бой шли молодые за Родину, за Сталина. А я ответил: «Да, за Родину я согласен. Каждый из нас искренне любил ее. А за Сталина? Сталины приходят и уходят». Сегодня же видим большую проблему. Дело в том, что мы не нашли пути к молодежи, чтобы их также воспитывали, как нас воспитывали до войны. Любить Родину — это не значит «Ура!» кричать. В душе ее надо любить. Вот если бы мне даже в молодом возрасте сказали, мол, поехали жить в другую страну, то я бы отказался, как бы там хорошо ни было. Люблю я свою родную землю! Ну что теперь делать? И хочу, чтобы все ее любили. Если мы будем все ее любить, то мы выиграем всё. Если же будут ее любить через раз: один любит, другой нет, то нам удачи не видать.

И еще, не обижайтесь на меня, но я смотрю, что сегодня некоторые пожилые мужчины произносят слова, не отвечающие их душе. Они начитались. А начитанное долго не держится. Нужны слова не для слов, а для дела. В этом истина.

— Я смотрю, у вас много наград.

— Ну да, что есть, то есть. Медаль «За отвагу», два ордена Отечественной войны, орден за заслуги перед Родиной… много чего. Но самая дорогая для меня награда — это моя правнучка. Было, все было. Но прошло. Теперь здоровье уже не то. Я не могу без работы, не могу без проявления внимания к людям. Это самое плохое. А жить-то надо. Так что ничего… Как вы сказали: память есть, значит, будем жить.