Продолжение...

Теперь Светлана, дочь поэта, вместе со всеми ребятами бежит навстречу почтальону, спрашивая у него: «А нам есть?». Дмитрий Кедрин регулярно присылает семье корреспонденцию с фронта: это или испещренные мелким, бисерным почерком бумажные треугольники, или большие серые конверты, в которые аккуратно вложены номера газеты «Сокол Родины». За время своей службы поэт пришлет домой 75 номеров этого издания; в них будет опубликовано около ста его стихотворений.

 

Конечно же, мы можем только предполагать, что служба на передовой стала вторым дыханием для поэта. Но когда читаешь кедринские строки, складывается явственное ощущение, что именно здесь, на фронте, Кедрин свободен как никогда. Он чувствует свою нужность и важность его дела. Словно получив у Судьбы второй шанс, Дмитрий Борисович работает с удвоенной силой, вдохновляя своими строками солдат и офицеров расчищать путь на Берлин.

 

Придется фрицам сбавить тон!

Какой уж тут апломб?

Нелегок груз двух тысяч тонн

На Рур упавших бомб.

Кряхтя, коричневый балбес

Почесывает зад:

Ни разу на него с небес

Такой не падал «град».

Что, фриц? Иль больно горячо?

Кишка тонка, поди?..

Все это — цветики еще,

Ты ягод подожди!

 

«Град», 26 мая 1943 года.

 

В 1960 году соседка Кедриных по квартире на вечере памяти поэта будет вспоминать: «В дни Великой Отечественной вой­ны мне часто приходилось дежурить с Дмитрием Борисовичем. Мы ходили с ним по темным улицам, отведенным для нашего дежурства, вели беседы, причем главной темой наших разговоров, конечно, была вой­на. Дмитрий Борисович восторженно говорил о нашей Красной армии, он был твердо уверен, что наш народ победит. Это меня всегда восхищало».

Вот и в военной лирике Кедрина читается та самая уверенность, слышны звуки победных горнов, поднимающих бойцов в атаку. И даже спустя более чем восемьдесят лет его строки так же воодушевляют.

 

Под солнцем штыки 

        засверкали косые,

Разверзлась под немцами 

        почва России

И русские реки топили врага,

Так в битву земля наша 

        вышла, строга…

 

«Битва», 22 июня 1943 год.

 

Наконец Кедрина печатают. Пусть это и армейская газета, но печатают. И в этом его мир — мир среди вой­ны. А там, в Москве, где не разрывались снаряды и не грозила сиюминутная опасность, он постоянно воевал, отстаивая свое право быть напечатанным, доказывая всем, что он — поэт. Нет, нельзя сказать, что он был без работы. Напротив, он писал не поднимая головы. Но это были  переводы Гамзата Цадасы, Мустая Карима, Мусы Джалиля, Андрея Малышенко, Максима Танка, Владимира Сосюры, Соломеи Нерис, Людаса Гиры и многих других. В письме Г. Литваку он напишет: «Работаю я исключительно много, главным образом в области антифашистских переводов». В другом же письме он сообщает: «Работы у меня — колоссальное количество. Меня совершенно завалили переводами. Я не солгу, если скажу, что за этот год перевел 300 с лишним стихотворений». Но Кедрин не может думать ни о чем, как только о поэзии. В этом и есть трагедия поэта.

 

— На улице Горького продаются замечательные книги, — скажет он, когда вернется из Москвы домой. И в подтверждение своих слов Кедрин достанет однотомник Лермонтова. А после, усевшись за свой стол, на обороте титульного листа напишет: «Черкизово. 15 ноября 1941 года. Дм. Кедрин». Но все же во время вой­ны Дмитрий Борисович, по воспоминаниям его дочери Светланы, чаще обращается к творчеству любимого Пушкина и Блока. Вот и рядом с блоковским стихотворением «Скифы» поэт прямо в книге простым карандашом напишет свое:

 

Скучные тучи слоняются 

            по небу,

Люди идут невеселой толпой…

Вспомни из детства,

Из юности ­что-нибудь,

Сказку скажи

Или песню запой!

 

9 ноября 1942 год.

 

Свои стихи о вой­не, среди которых были и написанные осенью-­зимой 1941 года, Дмитрий Кедрин соберет в книгу «Русские стихи» и отнесет рукопись в издательство «Советский писатель». Но каково будет его состояние, когда все те, кто был рядом с ним, кто ­когда-то был ему другом, дадут в своих закрытых рецензиях унизительные оценки его поэзии. Вот что напишет Пётр Скосырев: «Автор «Русских стихов» не чувствует слова. Для человека, пишущего стихи, это большая беда, это несчастье… Мне представляется, что Кедрину нужно бежать исторических тем. Они ему не даются… Стихи о вой­не — в большинстве очень плохи… Подводя итог, приходится сказать: книжка Дмитрия Кедрина очень слаба. Поэтому надо всерьез задуматься над тем, как ему дальше работать. Если он будет упорствовать в своих приемах, ему как поэту будет грозить большая опасность — перестать быть поэтом. Говорить об этом тяжело, но правду всегда надо говорить». Практически вторит ему  Евгения Книпович: «Что прежде всего замечаешь в стихах Дмитрия Кедрина — это их несамостоятельность, обилие чужих голосов, которые в них слышатся. <…> Мне кажется, что издавать книгу Дмитрия Кедрина нет никаких оснований».

 

Неудивительно, что поэт с еще большим рвением пытается попасть на фронт. Кажется, что он хочет доказать самому себе свою состоятельность как бойца, как поэта… Но в оборонной комиссии Союза писателей с 1942 года его заявление лежит без движения. 

«В конце декабря 1941 года я встретил в Гослит­издате И. А. Мартынова и С. Трегуба, работавших в настоящее время в армейской газете «Разгромим врага». Они предложили мне работать в этой газете в качестве поэта. Я согласился и получил от них письменную просьбу в ПУР к тов. Дедюхину о посылке меня в эту газету. После этого я был у тов. Дедюхина, заполнил анкету, а Московсковское бюро ССП (тов. Федосеева) направило в ПУР характеристику на меня. Однако ПУР до сих пор не дал мне никакого ответа на мою просьбу. Между тем, вчера я получил от тов. Мартынова новую открытку, в которой он снова предлагает мне работу в своей армейской газете. У меня — огромное желание пойти на эту работу. Я чувствую, что буду там более полезен, чем в Москве, и обещаю Оборонной комиссии, что отдам все мои силы борьбе с фашистской сволочью. Прилагаю открытку И. А. Мартынова, прошу Оборонную комиссию ходатайствовать перед ПУРом о посылке меня в армейскую газету «Разгромим врага». Дм. Кедрин».

И вот теперь тот самый «Дм. Кедрин» служит, пусть и в другой армейской газете. И он действительно отдает все силы борьбе с фашистской сволочью, о чем свидетельствуют его стихи.

 

…И, забывая про сон 

и про ужин,

Лечит всю ночь 

при неярком огне

Тот самолет острокрылый, 

что нужен

Армии Красной, 

Советской стране…

Лютая стужа 

за пальцы хватает,

Гаечный ключ 

примерзает к руке,

Но поутру штурмовик 

вылетает

И над фашистами 

входит в пике.

«Гвардейцу С. Иванову», 29 июля 1943 года.

 

Теперь он, военный корреспондент, не имеет права уповать на музу. Да, ему не ведомо, куда уже завтра его закинет судьба. Но он твердо знает, что уже завтра советские солдаты должны получить свежий выпуск «Сокола Родины» и именно его строки должны их воодушевить и окрылить, дать силы на уничтожение этой коричневой чумы.

 

Талантливо и одновременно глубоко Дмитрий Кедрин наделяет, казалось, обыденные предметы смыслом, отчего его стихотворные строки приобретают глубинный смысл, особый подтекст. И вот тот самый мяч… Простой футбольный мяч в стихотворении «Летчики играют в волейбол» — символ жизни.

 

«…И звучит команда 

        в роще редкой

Меж пустых, давно забытых дач.

Сиротеют на площадке — 

        сетка

И веселый волейбольный мяч…

Мяч забытый подождет 

        немножко:

Отдых кончен. Летчики в бою.

Через час придут они с бомбежки

И окончат партию свою!»

А вот в «Балладе о русском пленном», строки которой воспевают несломленность русского вои­на, отказавшегося служить рабом у пленившего его немца, мы читаем совершенно другие, удручающие строки:

…Вот голову его, как мяч,

Подбросил в воздух герр палач,

И, шумно кружками стуча,

Все похвалили палача!

 

Один предмет, а образы противоположны. Примечательно, что эти стихотворения были написаны практически в одно и то же время. Вой­на сама по себе состоит из противоречий, из необъяснимых событий, из вопросов, на которые никогда не будет ответов. И пропуская все это через свое сердце, поэт выплескивает всю боль на бумагу. Но даже смерть в глазах Кедрина — не конец, а продолжение мщения врагу, только в другой реальности и в другом обличии. И в той же «Балладе о русском пленном» мы прочитаем:

 

…Но страшный слух прошел 

        с тех пор —

Что не убил его топор:

Нет, голову под ним сложив,

Солдат — не умер, 

        русский — жив!

Он хорошо вооружен,

Без промаха стреляет он.

Он на полях посевы жжет,

В закрытых стойлах 

        режет скот,

Рукою мертвой по ночам

Стучится в окна к палачам

И глухо говорит, что есть

На свете суд, расплата, месть

И что от грозного суда

Врагам не скрыться никуда!

 

И как показал май 1945-го — 

враги действительно не смогли скрыться.

Продолжение следует.