Убедившись, что для создания обороны сделано все возможное, я решил проехать по шоссе из Каширы в Ступино. Хотелось самому встретить приближающихся к городу кавалеристов, поторопить их, посмотреть, в каком они состоянии. Было около трех часов дня, когда неподалеку от Ступино я увидел первые эскадроны. Навстречу двигался один из лучших наших полков — 131‑й Таманский кавалерийский, не раз отличавшийся в трудных боях. Командир его подполковник В. Г. Синицкий старался держаться бодро, докладывал громко, но я видел, что он смертельно устал. Глаза воспалены, лицо серое. Не лучше выглядели и другие командиры. Бойцы проходили мимо меня, с трудом передвигая натруженные ноги. За неполные двое суток они совершили марш более чем в сто километров, не останавливались на ночлег, делая только короткие привалы. И весь этот путь преодолели пешком, ведя лошадей в поводу.

 

Стояли уже довольно сильные морозы, но снег еще не покрыл поля. Почва промерзла, окаменела. А у нас многие лошади были подкованы по-летнему, только на передние ноги. Значительная часть коней из маршевого пополнения вообще не имела подков. Твердая земля наминала мягкую часть (подушку) некованых ног. Лошади были измучены, шли медленнее, чем люди.

Эскадрон за эскадроном проходил мимо меня. Люди подтягивались, выравнивали тройки. А я смотрел на них и гордился ими. Им было очень трудно, неимоверно трудно, но они — настоящие солдаты — выполнили боевой приказ. Они шли без сна и отдыха, зная, что впереди их ждет бой, а может быть, смерть.

Прямо с марша 131‑й кавалерийский полк занял оборону на окраине Каширы. Вслед за ним начали подходить и другие части 5‑й Ставропольской имени Блинова кавалерийской дивизии. В нашу оборону вливались все новые и новые силы.

В тот день, 26 ноября, фашисты до 15 часов имели полную возможность с ходу захватить Каширу и переправы через Оку. Те импровизированные заслоны, которые мы выставили для защиты города, не смогли бы сдержать напор ударной группы Гудериана, насчитывавшей более ста танков. Но немцы остановились в селе Пятница, не дойдя до города восьми километров. Вероятно, противник считал, что под Каширой встретит упорное сопротивление, и подтягивал новые силы, намереваясь сразу нанести мощный удар.

Как бы там ни было, но один день гитлеровцы потеряли, а мы выиграли. К городу подошли испытанные в боях полки кавалерийского корпуса. И хотя по-прежнему противник имел над нами значительный перевес, я почувствовал себя более уверенно. Теперь нам уже было чем воевать.

 

<…> Покинув наблюдательный пункт, я поехал к Грецову в штаб корпуса, который разместился в деревушке Суково на правом берегу Оки. В Кашире из-за непрерывной бомбежки штабу работать было трудно, но и Суково оказалось далеко не самым удобным местом. Путь к деревушке проходил мимо аэродрома 445‑го истребительного авиационного полка, которым командовал майор В. П. Круглов. Наши летчики причиняли фашистам много неприятностей, но и немцы почти непрерывно бомбили аэродром. Налеты не прекращались даже с наступлением темноты.

Бомбы падали на дорогу, ведущую в Суково. Мне пришлось остановиться на краю леса, выждать, когда прекратится бомбежка и можно будет проскочить опасный участок.

Только приехал в Суково и принялся вместе с Грецовым разрабатывать план контрудара, как из Каширы сообщили, что меня вызывает к прямому проводу Ставка. Для разговора нужно прибыть в Каширский городской комитет партии. Мы со Щелаковским переглянулись.

— Чувствуете, Павел Алексеевич, какое внимание нам? — сказал комиссар. — Из штаба фронта то и дело запрашивают, Грецов отбиваться не успевает. А теперь и Ставка требует…

— Не удивительно. От Каширы до Москвы немногим больше ста километров.

— Ясное дело, — согласился Щелаковский. — Возьмут немцы Каширу, переправы захватят, — значит, выйдут на финишную прямую к столице.

— Не возьмут, — сказал я.

— Верите, Павел Алексеевич?

— Москву не отдадим. В этом убежден!

— И я тоже, — улыбнулся Алексей Варфоломеевич. — Был сегодня в полках, с людьми говорил. Мысль у всех одна: будем стоять насмерть, фашистов не пропустим.

— Стоять мало. У немцев сил больше, они и по нашим трупам могут пройти. Бить их надо, вот в чем суть. Я в Каширу. А вы как, Алексей Варфоломеевич, со мной или здесь останетесь?

— Поезжайте, я тут побуду. Грецову помогу. Очень уж много распоряжений сверху идет, — ответил комиссар.

 

На этот раз мне удалось без задержки проскочить мимо аэродрома. Прежде чем отправиться в горком партии, я заехал на станцию военного телеграфа СТ‑35, чтобы поговорить с командующим фронтом. Доложил ему, какие части корпуса прибыли в город, какие меры приняты по укреплению обороны. От командующего узнал, что 112‑я танковая дивизия, снова приданная корпусу, будет прикрывать наш фланг со стороны Серпухова.

<…> В кабинете секретаря городского комитета партии товарища Егорова было полутемно. В углу слабо горела керосиновая лампа. Я даже не разглядел, сколько человек в кабинете. Запомнился только генерал Баранов. Он сообщил, что в горком звонил Сталин, обстановка ему доложена, но телефон с Москвой остается неразъединенным — Верховный Главнокомандующий ждет меня.

Я взял трубку, назвал свое звание и фамилию.

— Товарищ Белов, — донесся до меня приглушенный расстоянием голос, — есть возможность послать вам для подкрепления два танковых батальона.

— Спасибо.

— Куда их вам направить?

— Мост через Оку у Каширы очень слаб и не выдержит тяжелых танков, поэтому прошу направить через Коломну в Зарайск. В Зарайске мой представитель встретит танковые батальоны.

— Не нужны ли вам еще автоматы?

— Очень прошу прислать! — ответил я.

— Не нужны ли вам две стрелковые бригады?

— Это было бы очень кстати. Прошу направить их прямо в Каширу.

— Я вам их пришлю. Это легкие бригады новой организации. Они укомплектованы отборными людьми и приспособлены для маневренных действий.

 

Сказав это, Верховный Главнокомандующий умолк. Молчал и я, не зная, о чем еще говорить. Наступила долгая пауза. Я уже хотел попросить разрешения положить телефонную трубку, когда снова услышал голос Сталина.

— Товарищ Белов! Вы представьте свои кавалерийские дивизии к званию гвардейских. Это надо было сделать раньше: ваши дивизии отлично дрались на Украине и понесли большие потери под Серпуховом.

— Завтра же представлю, товарищ Сталин!

— Желаю вам успеха.

— Спасибо.

 

Те, кто присутствовали в кабинете, с напряженным вниманием слушали разговор. Слышали они только то, что говорил я, но главное, конечно, поняли.

— Ну, товарищи военные, сумеете Каширу удержать? — спросил секретарь горкома. — Чувствую, драться тут будете. Посоветуйте, что делать с населением: эвакуировать или подождать пока?

Ответить на этот вопрос было нелегко. Разве я мог дать полную гарантию? Ведь фашисты приблизились к нашей столице, захватили тысячи населенных пунктов. Будет Кашира исключением или разделит участь многих других?..

— Завтра начнется бой, — сказал я. — Тяжелый и жестокий. Мы сделаем все возможное, постараемся отстоять город. Но, чтобы избежать напрасных потерь от бомб и снарядов, надо эвакуировать за Оку женщин, детей и стариков.

— Понятно, — кивнул Егоров.

— Товарищ Белов, — обратился ко мне председатель райсовета Т. М. Горб. — А что делать с ГРЭС? Часть оборудования мы вывезли, но электростанция работает…

— Пусть работает, — ответил я. — И город, и ГРЭС будем защищать до последней возможности. Так и разъясняйте людям, чтобы не было никаких других настроений. А теперь у меня просьба к вам, товарищи. Вы должны нам помочь кое в чем.

— Постараемся.

Я перечислил, что требуется сделать в первую очередь. От моста через Оку дорога идет на крутой подъем и обледенела. На ней буксуют автомашины, скользят и падают лошади. Дорогу нужно посыпать песком и золой.

— К утру будет готово, — сказал Егоров, делая пометку в блокноте.

— Надо строить укрепления в самом городе, на случай если противник ворвется в Каширу. Этим должны заняться бойцы истребительного батальона и мирные жители.

— Начнем часа через три.

— Нам позарез нужны подковы. Нельзя ли наладить их производство на предприятиях города?

— Это мы возьмем на себя, — ответил секретарь Ступинского горкома партии В. В. Золотухин. — С утра начнем делать. Присылайте за подковами.

Я тепло простился с товарищами. Им предстояла напряженная, тревожная ночь. Мне тоже.

 

Прежде чем отправиться в штаб корпуса, я заехал на свой наблюдательный пункт. Здесь ожидал меня начальник разведки Александр Константинович Кононенко. Он приехал в Каширу еще засветло с эскадроном разведывательного дивизиона, посаженным на машины. Эскадрон сразу же выслал вперед несколько разведывательных групп и успел собрать важные сведения. Выяснилось, что в Барабанове, Пятнице, Зендикове и Мицком сосредоточены части 17‑й танковой дивизии противника и отдельная танковая группа СС полковника Эбербаха. Немцы тоже вели усиленную разведку, готовясь к наступлению. Мелкие диверсионные и разведывательные группы противника действовали по всем дорогам в северном и восточном направлениях, пытаясь глубже проникнуть в наше расположение, узнать наши силы, устроить диверсии, вызвать панику. Наши разведывательные отряды и разъезды вели борьбу с этими отрядами фашистов.

Я поблагодарил Кононенко за информацию и приказал передать разведчикам благодарность командования корпуса. С наблюдательного пункта поехал в деревню Суково. Сейчас, когда выяснилось, какими силами мы будем располагать в предстоящем бою и какой противник перед нами, замысел контрудара вырисовывался и в общих чертах, и в деталях. Враг находится в четырех километрах от Каширы. В его руках инициатива, у него преимущество в танках. А главные силы наших вой­ск еще на подходе. Поэтому прежде всего надо надежно прикрыть рубеж по Оке от Каширы до Озер. Это — оборонительный этап операции. Он продлится до утра. За это время к линии фронта подтянутся кавалерийские полки. И тогда мы сами перейдем в наступление на противника, распылившего свои вой­ска на широком фронте, постараемся вырвать у него инициативу.

 

<…> В коротком документе нужно было сжато изложить многое. Фразы у нас получались сухие, официальные. Но за ними стояли незабываемые для нас события, погибшие друзья, жестокие схватки с врагом и изнурительные марши. Горечь пережитых поражений и радость побед вкладывали мы в эти фразы.

Время летело незаметно. Алексей Варфоломеевич писал не отрываясь. Мы рассчитывали часа через полтора закончить краткое изложение боевых действий обеих наших дивизий и к утру с нарочным отправить представление в штаб фронта. Но случилось нечто такое, чего мы не могли ожидать.

Открылась дверь, быстро вошел начальник штаба полковник Грецов. Он был сильно взволнован.

— Товарищ генерал, — торжественным голосом начал он. — Только что по телеграфу поступил приказ: нашему корпусу присвоено звание гвардейского.

— Как?! — удивился я. — Мы еще только составляем представление на дивизии…

Щелаковский вскочил со стула, бросился обнимать меня.

— Ну, здорово, Павел Алексеевич! — возбужденно говорил он. — Грецов, дай приказ, сам посмотреть хочу!

 

Алексей Варфоломеевич пробежал глазами по строчкам и начал громко читать вслух:

— «За проявленную отвагу в боях с немецкими захватчиками, за стойкость, мужество и героизм личного состава 2‑го кавалерийского корпуса Ставкой Верховного Главнокомандования преобразованы:

Пункт «а». 2‑й кавалерийский корпус — в 1‑й гвардейский кавалерийский корпус. Командир корпуса — генерал-­майор Белов Павел… Александрович…» — Щелаковский сделал паузу. — Слушайте, Павел Алексеевич, они там в спешке отчество перепутали…

— Неважно, — махнул я рукой. — Не в этом суть. Читайте дальше.

— «Пункт «б». 5‑я кавалерийская дивизия — в 1‑ю гвардейскую кавалерийскую дивизию. Командир дивизии — генерал-­майор Баранов Виктор Кириллович.

Пункт «в». 9‑я кавалерийская дивизия — во 2‑ю гвардейскую кавалерийскую дивизию. Командир дивизии — полковник Осликовский Николай Сергеевич».

Пока Щелаковский читал, в комнате собралось много народу. Усталые люди будто преобразились. Я видел радостные лица, сияющие глаза.

— Поздравляю, товарищи! — сказал я. — Отныне мы с вами гвардейцы. Мы первыми среди советских кавалеристов заслужили такую честь. И сражаться теперь должны так, чтобы оправдать это высокое звание.

Павел Белов, военные мемуары «За нами Москва».