Я только приехал к маме в Наро-Фоминск в увольнение, как объявили о начале войны. Сразу же срываюсь и возвращаюсь назад, в Томилино. Знаете, Москва за считанные дни перешла на осадное положение. Тогда у каждого дома был выставлен патруль, потому что поздно ходить по городу было небезопасно. Столицу стали бомбить с 22 июля. Бомбы попали в кинотеатр «Спорт», на улицу Зацепы. Люди прятались в метро. Если говорить про нас, то мы были совсем мальчишками, мне-то и вовсе шел только девятнадцатый год. Однако все, как один, встали на защиту Отечества. С первых дней войны мы провожали эшелоны военнослужащих под музыку Агапкина «Прощание славянки». Разве мог тогда я знать, что буду не просто участником войны, а участником боев? Война — это страшно.

Парад на Красной площади в Москве был приравнен к важнейшей военной операции. Он имел огромную силу и значение для поднятия морального духа всей страны. Мы показали всему миру, что такое Москва! В эти дни шли тяжелые оборонительные бои с фашистами, в некоторых местах линия фронта проходила в 30 километрах от центра столицы. Рискованно ли было проводить парад? Конечно, рискованно. Поэтому подготовка к нему шла в строжайшей секретности. Нас привезли рано, было очень холодно: столбик термометра опустился до отметки минус сорок два градуса. Чтобы не замерзнуть, а нам нельзя играть в перчатках, нас, всех музыкантов, направили на второй этаж Исторического музея греться. У саней Петра Первого мы отогревались. 

Наш музыкальный взвод курировала академия имени М. В. Фрунзе. Стояли мы у мавзолея Ленина, я был правофланговым и потому видел Сталина боковым зрением. Он стоял абсолютно один, только чуть поодаль от него стояли три чекиста. Парад начался ровно в 8 часов утра. Открывал его командующий корпусом Павел Артемьевич Артемьев, а принимал парад Семен Михайлович Буденный. Помню, как он неловко соскочил с коня, — было много снега, видимо, он поскользнулся. Всего парад длился сорок минут. Сначала шли сибиряки в белых полушубках с ППШ (пистолет-пулемет Шпагина), потом последовали лыжники в плащ-халатах с лыжами, затем ополченцы в телогрейках, защитники Москвы — москвичи, конница Белова, танковый корпус Калиновского. Знаете, до сих пор помню все то, что мы играли в тот день: «Вставай, страна огромная» Александра Александрова, «Прощание славянки» Василия Агапкина и марш Семена Чернецкого. Все участники парада сразу же пошли в бой — немец находился уже в Химках и смотрел на Москву в бинокль.

Нас же отпустили в увольнение, чтобы мы могли попрощаться с родными. Выдали нам по десять рублей и два талона на метро. Я поехал к маме в Наро-Фоминск, увиделся заодно с тетей Мартой, Марией, а потом вернулся в часть. В Томилино к этому времени прямо на футбольном поле у нашей школы установили две зенитки. Про музыку пришлось забыть — дело в том, что в Коренево была выброшена целая группа провокаторов — немецкая разведка работала безукоризненно. И мы, совсем молоденькие ребята, останавливали подозрительных людей, которые выдавали себя то за военнослужащих, то за ополченцев. Было очень строго: въезд в Москву и выезд из нее запрещены, а по приказу Сталина паникеров расстреливали на месте. В такой сложной обстановке служили несколько месяцев, так что было не до музыки. 

Но правительство осознало, что музыка вдохновляет. Нам всем снова выдали инструменты, стали организовываться концерты. Мы выступали в институтах, в театрах, а по ночам играли в доме звукозаписи. Играли все строевые марши, исполняли и классику, особенно любили слушать оперетты. В военной Москве звучали произведения Штрауса, Вальдтейфеля, симфонии Калинникова и многие другие. С нами выступал и Леонид Утесов, даже играли с Дмитрием Шостаковичем. Помню, у него такая дочь была интересная, звали Галя, он ее очень любил. Композитор никогда с ней не расставался. Какой был Шостакович? О, это легендарная личность. По одной его симфонии № 7 «Ленинградская» до мажор, сочинение 60 можно понять, что это за человек! 

А потом, сразу же, как я окончил в июле 1942 года музыкальную школу, меня направили в Харьковское военно-авиационное училище связи, после чего служил в составе 300-й штурмовой авиадизивизии 276-й отдельной роты связи. Мы освобождали Белоруссию, Польшу, Варшаву... Помню хорошо указ Сталина: ничего у гражданского населения не брать, никого не обижать. И все его выполняли. Хотя вспоминаю, заходим в один немецкий город, а на доме была прибита табличка, на которой по-немецки написано: «Защитите наших женщин и детей от красных зверей», — так работала фашистская пропаганда. 

Дошли до Одера, это было 16 апреля. В пять часов началась канонада. Казалось, вся земля стонала и гудела... И как только она, бедная, не сошла с орбиты?! Дошли до Зееловских высот без всяких колебаний, без потерь и 30 апреля мы ворвались в Берлин. Каждый желал поставить знамя Победы, все рвались. Но при каждой попытке погибали. И вот в 21 час 45 минут было установлено знамя. На стене поверженного Рейхстага я нацарапал: «Степин. Наро-Фоминск». Вместе со мной написал свое имя мой боевой товарищ Алешка Ильиченко, он был из Киева. Да что нам было-то тогда: мне всего 22 года, а Алексею исполнилось 25 лет. Мы остались живы в той страшной мясорубке.

Война закончилась 7 мая 1945 года, 8 мая был подписан акт о безоговорочной капитуляции. О, что там было! Ночь не спали. Наши забили во все орудия, и немцы испугались, подумав, что наступил конец света, а это просто был салют Победы. Но вы знаете, после еще много погибло наших ребят. Погибли ни за что. Им дарили гостинцы, приглашали в гости, а потом солдат и офицеров находили мертвыми или при смерти. Госпитали были переполнены. Дело в том, что мы, русские — добрые и доверчивые люди, из-за чего и страдали сильно. 

И, знаете, вам-то могу сказать: я всегда вспоминаю мертвого немца. Наш какой-то «умник» воткнул в его глотку штык, а на прикладе написал: «Вот она — проклятая Германия!». Правильно наш президент сказал, что с нами лучше не связываться. 

После Победы в Германии я пробыл еще год. А вы думаете, почему я так хорошо знаю немецкий? Выучить его мне не составило труда — музыкальный слух. До сих пор могу на нем говорить, даже жестикуляцию немцев сохранил. В Серпухов попал после демобилизации — отсюда была родом моя жена Галечка. Пришел на суконную фабрику, ее директор пообещал мне купить флейту, но так и не купил. Пришлось осваивать барабаны.

Вы знаете, я счастливый человек: смерти смотрел в глаза, но остался жив. И Слава Богу, что сегодняшнее поколение не знает, что такое война. Нет ничего ее страшнее!

Анатолий Георгиевич награжден орденом Отечественной войны II степени, медалями «За боевые заслуги», «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина», «За Победу над Германией».